Пять часов утра. До отъезда Бокуто остается примерно 14 часов: Акааши считает их, иногда каждую минуту, иногда забывает, а потом осознание грядущего вспышкой возникает в мыслях и сковывает все внутри льдом.

Бокуто лежит, повернувшись спиной к Акааши — лицом к окну, — а Акааши смотрит на его затылок и водит пальцами по открытому плечу. В комнате слишком тихо.

Поддавшись порыву нарушить застывшее пространство, Акааши подтягивается чуть вперед и утыкается носом в затылок, закрывает глаза и вдыхает запах волос Бокуто, стараясь запомнить, одновременно сжимает пальцами его плечо, так сильно, что Бокуто цыкает и спрашивает:

— Акааши, ты чего? — И слегка поворачивает голову, видимо, хочет посмотреть. Акааши почти невесомо касается губами у кромки волос, ведет вниз по шее, медленно, чувственно, останавливается там, где чувствует пульс, сбоку. И целует шею.

Бокуто шумно вдыхает, когда ладонь Акааши оглаживает его бедро, талию, забирается под футболку, ведет по обнаженной коже живота и движется выше.

Акааши отстраняется, снова зарывается в растрепанные волосы носом, приоткрывает губы, чтобы вдохнуть, и старается унять бешеное сердцебиение, но ему так жарко, адреналин несется в крови.

Он инстинктивно прижимается ближе, переплетает свои ноги с ногами Бокуто и скользит ладонью обратно, еще ниже, мягко гладит Бокуто по внутренней стороне бедра. Просто потому что сейчас — можно.

Ему кажется, что сердце бьется где-то в горле; грудь стиснуло так больно, что хочется сжать зубы. Но тут его руки касаются пальцы Бокуто, переплетаются, ладони одна к другой вплотную, и Акааши, на грани между болью и нежностью, рвущейся изнутри, прижимается к Бокуто так сильно, как может. Ему хочется оплести его руками и ногами и никуда не отпускать, не расставаться, всегда иметь возможность вот так крепко держаться за него, гладить большим пальцем запястье, тереться губами о плечо и слышать его дыхание.

Он словно слышит ответ Бокуто у себя в голове — им нет нужды говорить все вслух, — повторяющееся бесконечное: "я буду с тобой". Они резонируют, они оба — на одной волне, Бокуто расцепляет пальцы и заводит руку назад, укладывая ладонь на бедре Акааши, поворачивает голову, и они встречаются взглядами. В глубине глаз Бокуто будто плещется бесконечность.

Бокуто все-таки отворачивается от окна, продолжая смотреть на Акааши, и ложится к нему лицом.

Глаза в глаза, спокойно. Читая друг друга, настраиваясь, улыбаясь одновременно, облизывая губы. Они оба закрывают глаза и приближаются на расстояние пары сантиметров, а затем останавливаются, дыша друг другу в губы. Они не целуются, но Акааши всем телом ощущает, как дрожь пробирает насквозь от этой близости — сильнее, чем секс, интимнее, чем браться за руки. Одно дыхание на двоих, секунды — одни на двоих. Слышать присутствие друг друга — у Акааши в груди все трепещет, руки не желают подниматься, но Бокуто делает это вместо него — ласково проводит по виску пальцами, скользит в волосы и убирает одну из прядей за ухо, а затем укладывает обжигающую ладонь на затылок и сокращает расстояние до миллиметров. До невозможности.

Кровь разносится по артериям быстрее, чем мысли успевают формулироваться в голове. Акааши сам стирает границы, превращает близость в единство. Ему кажется, что он чувствует Бокуто изнутри, что чувствует и себя, и его одновременно, когда касается его губ — пылко, жадно, забывая о том, что еще мгновение назад все их движения тянулись целую бесконечность. Мокрым языком скользит по раскрывающимся навстречу губам, сталкивается с языком Бокуто, захлебывается в поцелуе, хватается за плечо Бокуто и тянет его на себя, желая выпить без остатка, насладиться самым последним, насколько возможно, запомнить и навсегда оставить в себе. Пальцы Бокуто тянут волосы на макушке, он громко вдыхает воздух, горячий воздух между их телами, а затем упирается лбом в лоб Акааши и закрывает глаза вновь. Акааши даже слегка растерян: он не ожидал, что Бокуто тоже будет чувствовать это... так сильно.

Акааши перекидывает ногу через ноги Бокуто, грудью прижимается к груди, даже не стремясь сбежать от жара, поглощающего не только изнутри, но и снаружи.
В это время за окном — минус пятнадцать по цельсию. Если они завтра расстанутся – в глубине Акааши будет минус сорок.

Бокуто начинает целовать вновь, но не так, как Акааши, а медленно, размеренно. Словно он старается растянуть удовольствие, в отличие от Акааши, который хочет всего и сразу. Сначала отрывистые поцелуи одними губами, больше похожие на глотки свежей воды. Потом глубже, ближе, язык Бокуто скользит смело, пальцы надавливают на затылок. Акааши хватает воздух, тонет в эмоциях, как никогда, старается себя держать в руках — но не может, его уносит Бокуто словно шквальным ветром.

Ладони Бокуто широкие и всегда горячие, рука гладит между лопаток, заставляя Акааши слегка прогнуться и прижаться вплотную. Он чувствует, как пальцы гладят ребра, перебираются вперед, и Бокуто — скорее всего, нарочно — задевает сосок, отчего Акааши не сдерживается и тихо мычит ему в рот. Но Бокуто не останавливается и ведет уже по боку, хватает за бедро и резко вжимает в себя, Акааши отрывается от истерзанных губ и охает прямо в ухо Бокуто, закрывая глаза. Пряное, зудящее ощущение растекается от живота вверх, и Акааши вдруг чувствует голод — словно они не гуляли все эти дни напролет рядом друг с другом, словно не фотографировались на берегу реки, не блуждали по вечернему городу, не спали каждую ночь в объятиях друг друга. Голод поглощает его сильнее, чем любое цунами, и Акааши отпускает себя, позволяя этому голоду проявиться. Ведь когда, если не сегодня?

— Бокуто-сан... Я не хочу вас отпускать.

Бокуто замирает, подтягивается всем телом, а затем подается вперед и прижимается губами к плечу Акааши, засасывает кожу до боли, отчего Акааши шипит, сдерживая стон и накатывающее возбуждение.

А Бокуто тут же целует в шею, раз, второй, и еще раз, покрывает поцелуями кожу, но Акааши думает, что Бокуто не стоит извиняться — наоборот, так гораздо лучше, как будто нить, связывающая их, сейчас стала еще толще.

Акааши не успевает заметить, когда оказывается над Бокуто, точнее, на Бокуто — тот крепко держит его за талию, заглядывая в глаза. Акааши снова словно уносит куда-то за пределы, а может это потому, что ему кажется, будто он смотрит в зеркало. Он не может сейчас отличить себя от Бокуто — только прикосновениями, только кончиками пальцев, чуть влажной кожей, щекочущими волосками и сердцебиением. Два тела — они для того, чтобы видеть одного себя со стороны. Ему действительно кажется, что они – одно целое.

Из легкого транса Акааши выводит толчок — Бокуто подкидывает бедра вверх и приоткрывает рот, рвано выдыхая и не разрывая контакта между взглядами, и Акааши будто прошивает разрядом тока насквозь. В паху уже давно тесно, зачем они вообще надевали нижнее белье? Уже и неясно, наверное, должны были спать, ведь за окном так темно. Сегодня ночью темноту рассеивает огонь, плавящий стены меж ними, сносящий барьеры напрочь.

Акааши ложится на Бокуто, обводит губами ушную раковину и наслаждается тихим выдохом в собственное ухо — он знает, как Бокуто это нравится. А затем он слышит то, чего не ожидал услышать — ведь им и без слов понятно, что:

— Не надо думать о завтра, Акааши, нет никакого "завтра".

С губ Акааши срывается смешок, потому что он не ожидал озвучивания столь глубоких ощущений, позабытых где—то на задворках. Но он согласен, он полностью согласен забыть про все, что есть, и быть здесь и сейчас — хоть навсегда.

Они снова сталкиваются губами, языками, пальцы начинают хаотично касаться кожи. Акааши чувствует руки Бокуто между своих бедер, гладящие ноги, и не может удержаться — зацеловывает ключицы, сползает чуть ниже, обхватывает зубами сосок, вбирает в себя. Руки Бокуто тут же устремляются наверх, стискивают талию Акааши, но он не отстраняется, облизывает поверх, обводит кончиком по кругу, оставляет поцелуй. Ладонь Акааши скользит по подтянутому животу, Бокуто вздрагивает, когда пальцы щекотно проходятся по боку, а затем сопит носом — Акааши пробирается под резинку белья и обхватывает возбужденный член, оттягивая кожицу, резко, сразу же с силой проводит вверх и вниз, внимательно ловя каждый звук, издаваемый Бокуто.

Он сам заведен не на шутку — голод все так же сносит изнутри, и здесь и сейчас нежность отходит на второй план. Бокуто кладет ладони на шею Акааши, притягивает к своему лицу, тычется губами везде, где попадает, сбивчиво бормочет что-то, чего Акааши не слышит через пелену, в ушах у него уже начинает звенеть. «Крышу сносит», — думает Акааши. Он двигает рукой резче, но понимает, что этого недостаточно, затем отрывается от Бокуто, чтобы сесть и стянуть белье и с себя, и с него, и прильнуть всем телом. Между ними не остается ни миллиметра пространства, только плавящая внутренности субстанция, всепоглощающая страсть. Акааши не думает уже ни о чем — потому что перед ним Бокуто, самый настоящий в мире, самый открытый, тот, кто почти неотделим, стремится к нему навстречу. И Акааши знает, точно знает, что у Бокуто внутри, как и у него самого, все бушует и кипит, словно раскаленное масло. Их ладони сталкиваются в районе паха, Акааши ложится слегка набок, опираясь на руку, чтобы было удобнее, и впивается взглядом в лицо Бокуто. Его ресницы подрагивают, он облизывает губы и, кажется, готов кончить прямо сейчас, просто смотря в глаза Акааши.

Весь воздух словно замирает вокруг, Бокуто утыкается лицом между шеей и плечом Акааши, продолжая двигать рукой на собственном члене, пока Акааши делает то же самое.

Их ноги переплетены, бедра стремятся соприкоснуться, но это вовсе не нужно.

Куда ярче, сильнее и важнее то невидимое, что яркими красками переливается между ними. Впитать в себя каждое движение, каждое прикосновение, тишайший вдох, самый незаметный выдох. Голод Акааши захлестывает его не потому, что ему не хватает Бокуто физически. Это его тело боится ощутить бесконечную боль от того, что Бокуто просто нет. Хоть Акааши и знает, что Бокуто всегда будет рядом — в этом нет сомнений, — все равно, голод проснулся из-за страха.

Акааши не хочет отпускать, не хочет проснуться в другом месте, где холод проникает так глубоко, что не продохнуть. И поэтому Бокуто, упирающийся лбом в его плечо, тихо постанывающий, чьи бедра дрожат от напряжения, а рука двигается в такт его собственной — лучшее лакомство для зверя, боящегося разлуки.

Губы снова находят чужие, Бокуто на грани, Акааши чувствует это каждым сантиметром своего тела, свободной рукой тянется вперед и обнимает Бокуто. В очередной раз они переплетаются так близко, как это возможно, и Бокуто прогибается в спине, когда Акааши размашисто проводит языком по открытой шее; на руку Акааши выплескивается горячее. И Акааши сам не выдерживает, пара движений при виде кончающего Бокуто — и их сперма перемешивается на ладонях, Акааши продолжает обнимать, хочет отдышаться, но не может — его словно знобит.

Бокуто поднимает взгляд, и в темноте комнаты Акааши видит проблески чего-то нового, раньше не виданного внутри Бокуто. Не просто нежность и не просто... Любовь. Что-то совершенно иное.

Акааши облизывает губы и тянется вперед, чтобы поцеловать. Он чувствует улыбку Бокуто, чувствует свое и его быстро бьющиеся сердца и думает, что даже если ему придется отпустить Бокуто, ему хватит того, что он получил — по крайней мере, здесь и сейчас.

Ведь таких "здесь и сейчас" будет еще бесконечное множество.