Пятнадцать часов непрерывной работы вытерпит не каждый. Но им приходилось вставать в шесть утра, ложась при этом часа в два ночи. Не всегда, может пару-тройку раз в неделю, но и для этого требовалось много сил.

У кого-то сил было достаточно всегда: например, Джебом стойко переносил все поездки, шоу, репетиции, как и неунывающий Бэм-Бэм. Джинён становился раздражительным и подгонял младших работать усерднее, в то время как Югём и Ёндже любую свободную минуту тратили либо на сон, либо на еду.

Сам Марк старался сохранять как можно больше энергии, не высовываясь без необходимости, плотно обедал и разговаривал только тогда, когда в руках оказывался микрофон.

За Джексоном наблюдать было забавно. Тот мог скакать по съемочной площадке, подтверждая свое прозвище «дикий», а в следующую секунду смирно сидел в уголке, клюя носом. Казалось, что у него свой способ восстановления сил, какой-то магический, потому что никто не мог так же, как Джексон — как по мановению волшебной палочки начинать светиться изнутри ярким светом, охватывая этой теплой аурой всех окружающих.

Вот только в общежитие всё равно все возвращались опустошенными и с тремя присущими любому человеку желаниями: поесть, сходить в душ и упасть на мягкую поверхность.

Когда в половину второго ночи из ванной комнаты раздался голос Джексона, никто из бодрствующих особо не удивился: они пели всегда и везде, такой уж образ жизни.

Но когда Джексон завалился в комнату, пританцовывая и щелкая пальцами, в разум Марка закралось любопытство.

— У нас вечеринка? — поинтересовался Марк, поднимая взгляд. Джексон в ответ продолжил петь песню — на китайском, — пока доставал из комода пижамные шорты и переодевался. Марк снова уставился в экран мобильного, пролистывая новостную ленту твиттера. Усталость одолевала, и он всеми силами пытался не впустить в душу тоску.

Джексон вдруг приземлился рядом с ним на футон и приобнял одной рукой. Марка окутал запах чужого геля для душа: похожий на мужской одеколон, но мягкий, освежающий голову, приятный.

— Марк-ши, потанцуй со мной?

Не ожидав такого вопроса, Марк фыркнул, затем уставился на Джексона — тот выглядел более, чем серьезным.

— Ладно.

— Да?

— Да, давай.

Джексон широко улыбнулся и потянул Марка за собой, поднимаясь на ноги. Чужая ладонь была сухой, а вот на кончиках светлых волос все еще собирались крошечные капли воды. Джексон остановился в центре комнаты, выпрямил спину и с абсолютно непроницаемым выражением лица смотрел прямо на Марка. Тот не выдержал и прыснул со смеху.

— Танцевать-то будем?

— А! — Джексон снова прищелкнул пальцами, меняясь в лице, а затем вытащил из кармана шорт телефон и пару раз провел по экрану. Легкая мелодия разлилась в воздухе, отражаясь от стен комнаты, зазвучал приятный танцевальный ритм, и Марк, разулыбавшись, стал двигать плечами под музыку.

Телефон Джексон предусмотрительно положил на пол, присев на корточки, а затем резко подпрыгнул — Марк даже отшатнулся от неожиданности — и начал изображать танец с египетских фресок. Вот только Джексон больше походил на растрепанного голубя: выпучил глаза и дергал головой. Марк согнулся пополам в приступе хохота. Джексон подпевал песне, то начинал делать волну телом, то проделывал фирменные движения бедрами.

Марк чувствовал, как напряжение, накопленное за день, вымывается из него быстрым потоком вместе с громким смехом, который он не мог сдерживать, глядя на Джексона. Ведь даже на такую пятиминутную разрядку перед сном у них не всегда хватало сил. Он весь расслабился и улыбался, танцуя вместе с Джексоном — они уже держались за руки и просто качались из стороны в сторону, тихо хихикая.

— Джейби оторвет нам головы, если мы его разбудили, — Марк сделал шаг вперед и, не сдержав громкого вздоха, уперся лбом в плечо Джексона. На его щеку тут же упала капля с чужих волос.

— Не нам, а тебе! Ты тут со своим смехом, — Джексон не закончил и неопределенно мотнул головой. Одна рука вдруг оказалась освобожденной, а Марк почувствовал, как горячая ладонь Джексона легла между его лопаток. Уже не обращая внимания на музыку, оба остановились. Джексон дышал тихо, но глубоко, горячий воздух щекотал ухо Марка, отчего по спине бежали мурашки. Волнение вдруг накрыло его с головой, начинаясь где-то под ребрами и растекаясь по всему телу щекочущими волнами, замирало на кончиках пальцев. Сердце забилось так быстро, что Джексон, наверняка, чувствовал его удары, тем более, что прижимал к себе, казалось, крепче и крепче с каждой секундой. Марк поднял голову и повернулся, не ожидая, что губы Джексона окажутся ближе, чем он думал.

Джексон тут же подался навстречу, как-то жадно, голодно целуя Марка, отчего земля на секунду будто унеслась из-под ног. Марк вдруг подумал, что это — именно то, чего им не хватает, когда все вокруг надоедает. Когда надоедает работа, выматывают бесконечные встречи с новыми людьми, когда кажется, что он ненавидит все, что делает. Тогда очень сильно нужно кого-то или что-то полюбить, чтобы огонек в груди снова вспыхивал, и хотелось бы жить и мечтать. Конечно, можно просто вспомнить, что на самом деле уже кого-то любишь.

Марк с трепетом целовал Джексона в ответ, цепко сжимая его ладонь. Он уже знал, как Джексон любит поцелуи — может, чуть меньше, чем объятия, — как любит, когда Марк скользит языком внутрь рта. Марк знал, как Джексон обожает закусывать его губу в отместку, а потом шумно выдыхает в полустоне, и от этого у самого Марка всегда подкашиваются ноги.

И они самозабвенно целовались, продолжая стоять. Где-то справа из динамика доносилась одна из их собственных песен, и Марк ощутил инстинктивное, глупое желание станцевать свою партию. Он не удержался и усмехнулся прямо в губы Джексона, а тот мгновенно отстранился и вопросительно уставился на Марка.

— Вот и потанцевали, — ответил Марк и притянул Джексона обратно, зарываясь во влажные волосы пальцами.

Пятнадцать часов непрерывной работы вытерпит не каждый. Они приходили в общежитие и падали ничком, желая лишь выспаться. Но если хоть кто-то чувствовал в себе чуть больше сил, то непременно стремился поделиться ими с окружающими.

Джексон был не исключением, а Марк был бесконечно благодарен ему — за внутренний свет, окутывающий теплом, за улыбку, заставляющую улыбаться его самого, и за то, что Марк всем сердцем чувствовал нечто, дающее ему силы двигаться дальше.